Как известно, для того, чтобы поссориться двум ближайшим друзьям, надо купить соседние дачные участки. Автору приходилось наблюдать двух родных сестёр, обратившихся с исками друг к другу. Одна требовала отдать ей 30 сантиметров участка, скраденных вероломно перенесённым («под покровом ночи») забором, а другая — возместить «четырёх потравленных кур». Увлекательное зрелище. Если не находишься между противоборствующих сторон.
Нечто аналогичное приходится наблюдать нынче и на уровне межгосударственных отношений. Речь, конечно, не про курей, но находиться на прямой, соединяющей Москву и Киев — тоже не слишком комфортно.
Но многим приходится. Я уже не говорю про тех, кто волей судьбы оказался в районе Луганска и Донецка. Эти люди, побежав кто в Киев, кто в Москву, оказались в ситуации, когда их права защитить порой просто невозможно.
Совершенно непонятно, что делать украинке, живущей в Москве, родная племянница которой оказалась в Донецке сиротой. Те «официальные структуры», что реально существуют на той территории, готовы предать ребёнка в Россию под опеку (правда, непонятно, на каком правовом основании, но да бог с ним), но никак не украинской гражданке. Украинская гражданка не может получить никаких документов из «материковой» Украины, поскольку живет в Москве и с точки зрения «из-за Днепра» выглядит чуть не предателем. Вернуться в Киев она, конечно, может, и даже, наверное, получит какие-то бумаги. Но ей будет не на что жить (работа в Москве), и с украинскими бумагами с Донбасса выдачи нет… Тупик.
Есть ситуации «попроще». Муж (гражданин РФ) живёт в Одессе. Жена (гражданка Украины) — в Москве. И как им разводиться, если дети (гр. Украины и РФ) живут с мамой, но папа возражает… Без поллитра юриста тут не разберёшься. С одной стороны, конечно, разводиться надо в России, ведь там живут дети. Но это простая логика, а не закон. С другой стороны — разводиться надо там, где ответчик (а это — Одесса). С третьей стороны, надо смотреть, где же стороны жили совместно в период, пока брак не дал трещину (Израиль). Интересно? Ещё как, особенно участникам событий…
Разумеется, большинство юристов в этой ситуации или поступает «просто»: подает иск в российский суд — авось, что-то получится, или просто отказывается от дела, обнаружив слово «Украина» в документах. И в том, и в другом случае, кто-то из участников со временем оказывается в приёмной «Команды адвоката Жарова», чаще всего, увы, в стадии «гипс снимают — клиент уезжает, шеф, всё пропало!»
Парадокс ситуации в том, что самые, наверное, рассорившиеся между собой страны до сих пор объеденены соглашением, предусматривающем признание решений судов и правовую помощь. А для использования украинских документов в России (и наоборот) не нужно никаких специальных действий, они должны приниматься так, если выполнены по-русски.
И что делать с парадоксами судебных решений (суд в России решил, что дети — папе, а суд на Украине — маме, причем решил в одно и то же время) — пока не ясно, решать приходится «по месту», в каждом конкретном случае.
А трансграничное исполнение решений об алиментах? А применение между РФ и Украиной Конвенции о международном похищении детей 1980 года? О, сколько интересного есть и будет между нашими странами ещё!
Мне такие дела очень нравятся. Во-первых, мы их, разумеется, не боимся. Напротив, для меня это ещё один повод показать своим украинским коллегам, что профессионализм и гуманистические идеалы — выше ссор и барьеров, ещё один повод поработать с искренне приятными мне людьми из Киева, Харькова или Одессы. Политика — политикой, но могут быть и дети. ;) Во всяком случае между гражданами двух стран они появляются — и это факт медицинский. И юристам с этим что-то тоже делать надо.
Во-вторых, как бы ни было тяжело осознавать, но международный договор — источник права. И право надо соблюдать. Каким бы испепеляющим взглядом не смотрел на тебя судья, всё же необходимо требовать, чтобы страны соблюдали свои же соглашения. Конечно, всегда радостно соблюдать то, что тебе приятно и выгодно, но даже если что-то тебе неприятно, но соглашение подписано — надо соблюдать. Во всяком случае, пока ты из него не вышел (а ни одна из стран не денонсировала Минскую конвенцию 1993 года).
И это — определенный вызов для профессии по обе стороны границы. Сумеем ли мы обеспечить соблюдение прав детей, родителей, семьи, невзирая на горячие вопросы межгосударственных отношений, или в спорах о «крым-чей» прихлопнем десятки тысяч (а может, и сотни, а может, и миллион) российско-украинских семей.
Во всяком случае, свою миссию в этом вопросе я вижу в том, чтобы этого избежать. И пока это, с переменным, если честно, успехом, но удаётся.
