В каком-нибудь 2005 году никакой детский дом не переживал за свою судьбу: детей было много, и на всех хватало, никто и не подумывал закрывать какое-либо сиротское учреждение, все были спокойны… Но и тогда, на дальних подступах, едва заслышав грохот канонады, сиротпром придумал чудесный «выход из положения»: патронат. Суть в том, что ребенок передается в семью, но «опекуном», принимающим ключевые решения остается директор детского дома. Конечно, это всё шло под флагом «оказания помощи семье» (и, разумеется, не без этой полезной функции), но главная сущность — патронатный воспитатель — только патронатный воспитатель ребенку, а главный, по-прежнему директор детского дома — оставалась неизменной даже в самом распрекрасном (в те прекрасные годы) ДД № 19.
Мне многие говорили, что это, мол, «неважно», важно, что ребенок у конкретных физических лиц, а как там это всё юридически оформлено — ребенку и не важно. Ну-ну… Конечно, когда ребенок, с одной стороны, «состоит на довольствии» в детском доме, а с другой — вроде как и в семье, — это очень удобная ситуация. Для детского дома. Ребенку — уже в меньшей степени ( «А почему мы должны иди со всеми в цирк, если мы сегодня планировали всей семьёй на дачу?»). И — совсем в никакой — патронатному воспитателю, при условии, конечно, что он собирается ребенка воспитывать «по-настоящему», а не просто выполняет трудовую функцию в детском доме, хотя и на дому.
Так вот, патронат похерили вместе с принятием закона «Об опеке и попечительстве», приравняв его к опеке и, следовательно, выключив из этой всей конструкции участие директора детского дома. Ну, и слава Богу, подумали мы. Не тут-то было…
Конечно, сиротпром начал бороться. И, вполне искренняя (на мой взгляд) Мария Феликсовна Терновская, и многие другие её коллеги, не столь «заточенные» на интересах детей. Патронат (вернее, участие детского дома в жизни своих бывших воспитанников) старались вернуть разными способами.
И тут же придумывали какой-то «социальный патронат», которым, в основном, должны были заниматься всё те же бывшие (и даже действующие) детские дома и интернаты, но всё как-то не очень получалось.
И тогда придумали другой заход. Вот, возьмём неееспособных взрослых. Сошёл человек с ума, сам за себя не отвечает, его помещают в ПНИ. Те, кто придумал этот проект, считает, что опекуном этого гражданина должна являться организация, этот самый ПНИ. Ну, или может являться, например, какая-то другая некоммерческая организация, но что-то мне подсказывает, что некоммерческих организаций, опущенных к этому пирогу (опекуну полагается же вознаграждение, да?) будет не очень много, и они будут «проверенные».
Сама по себе, эта история опасна по двум причинам. Во-первых, это очевидный шаг назад в вопросе понимания того, что есть такое опека и попечительство. Вообще-то, эти штуки придуманы, не в последнюю очередь, для того, чтобы человек, который не может сам за себя постоять, находился в семье, под покровительством другого человека. В первую очередь это касается, конечно, детей: государство должно делать всё, чтобы, даже на текстуальном, понятийном, уровне отойти от институционального воспитания детей. Да и взрослым, пусть и недееспособным, конечно, лучше с живыми людьми, чем с сотрудниками психиатрички.
Но тут старательно перемешивают опекуна-человека, и опекуна-организацию. Раньше написано было просто: организация, куда помещен под надзор ребенок исполняет обязанности опекуна. Что не так? «Не так» — финансирование, и, собственно, понятийный аппарат. Ребёнок, получится, под опекой… у интерната.
Вторая проблема — в том, что вводя организацию в правовое поле под видом опекуна, предполагается вовсю использовать имеющуюся в законе совершенно дурацкую форму «разделения обязанностей» между опекунами, если их несколько. Сейчас, например, тоже случаются, назначают нескольких опекунов одному гражданину (из одной подобной истории с недееспособным теперь пытается выкрутиться заварившее кашу УСЗН Ломоносовского района в Москве. Я ещё напишу про это), но это несколько граждан. И то — споры, ссоры… Не уверен, что гражданин (тем более, если ему в обязанности вменят, например, только заботу о здоровье и воспитании ребенка) сможет спорить и ссориться с детским домом, которого радостно назначат вторым опекуном.
Иными словами, авторы проекта собираются впрячь в одну повозку гражданина-опекуна и организацию-опекуна (скорее всего, понятно, детский дом или ПНИ), которые «совместно» или с разделенными обязанностями будут «пестовать» одного и того же подопечного, ребенка или недееспособного взрослого.
Какой результат они ждут?
По-моему, результат будет один. Поскольку ни один вменяемый человек, забирающий ребенка из детского дома не пожелает, будучи в трезвом состоянии, иметь в качестве со-опекуна тот детский дом, из которого ребенок только-только будет выцарапан, желающих юзать эту схему среди вменяемых не найдётся. А вот детские дома, напротив, с превеликой радостью будут на этом настаивать: и ребенок далеко не уходит, и дело для «подтаявших» детских сиротских учреждений найдется. И органу опеки такое вот «разделение» гораздо удобнее: всегда можно с большим успехом списать любую неудачу хоть на гражданина, хоть на организацию.
Про семь нянек — очевидная история: реальная забота о ребенке снизится. Но есть и неочевидные последствия, если этот бредовый проект дойдёт до реальности: снизится число детей, передаваемых под опеку, увеличится число «возвратов» (конкуренция между двумя «опекунами», один из которых — детский дом, лишающийся контингента, всегда будет создавать тенденцию «вернуть, как было» и «не справились»).
