Лишить родительских прав даже самых нерадивых родителей становится все труднее. При этом при малейшей «неисправности», ставшей предметом внимания органа опеки, ребенка отбирают и везут в приют или в больницу. А чаще, забирают с занятий в школе, или даже из дома, но пока нет мамы…
Парадокс: система никак не умеет реагировать на нарушения прав детей никаким другим способом, кроме как забрать ребенка в казенный дом. С другой стороны, даже наличие многолетней «истории» полного игнорирования родителем прав ребенка — не основание для лишения родительских прав.
С одной стороны, можно годами беспробудно пить, топить соседей, засыпая пьяной в ванне (ребенок-двухлетка при этом спит в одной кровати с таким же пьяным сожителем. И для полноты картины: сожитель — с диагнозом олигофрения…), не работать нигде, пить, буянить, материться (на ребенка), пить, пить, пить… И при этом процесс лишения родительских прав затягивается на три года!
Начинается с того, что ребенка забирают голого из полного пьяными мужиками дома (мамы дома нет, поэтому, это — отобрание). Маме «впаяли» 300 рублей административного штрафа, вызвали и «пропесочили» на КДН, и — отпустили с миром.
Потом уже дело доходит до реального отобрания (мама пьяная спит в переливающейся ванне, ребенок — в комнате с тремя абсолютно пьяными посторонними). Иск в суд, мучения, беготня и помещение ребенка в дом ребенка. Прокурор, возвышаясь над двумя томами справок, свидетельских показаний и заключением двух органов опеки: «Поскольку задолженности по уплате алиментов нет, отсутствуют достаточные основания для лишения родительских прав». Ничего, что взыскать алименты раньше, чем отобран ребенок — просто нет никаких оснований. Решение суда: в правах ограничить, алименты взыскать.
За год мама посетила ребенка четыре раза в течение первых трех месяцев… Слава богу, нашлись люди, которые готовы были взять ребенка и с такой «ограниченной» мамой. А могли бы испугаться бойкого характера или дикого сопротивления дома ребенка…
В результате, родительских прав в отношении ребенка всё-таки лишили. На первое заседание мамаша пришла, смело послала судью на *** и хлопнула дверьми: кто-то ей сказал, что если она не будет ходить, то без неё её точно не лишат. Она и не ходила.
Но что сказал прокурор на финальном заседании: «…поскольку мать не явилась на заседание — ребенок ей не нужен…» То есть, читай внимательно, если бы явилась, развела нюни, то — опять не лишили!
Эта история кончилась благополучно.
А вот другая. Мальчик 8 лет пришел в школу с синяками. Рассказал, что «мама наказала». Классная руководительница — в полицию, полиция — в школу. Пишет акт, внутри здания школы, в учебное время, внимание, «о выявлении безнадзорного ребенка». И — в приют.
То есть, получается, в школе, в учебное время, ребенок — безнадзорный? Понятно, учителям доверять нельзя (святая правда!).
Ребенок — в приют, органы опеки (позвонила полиция) — домой к маме. Картина привычная: «Дома неубрано, есть стол для занятий, отдельное спальное место ребенка отсутствует…» (мама, небогатого сословия, снимает комнату в коммуналке, может, не из самых аккуратисток, да, и ребенок спит на раскладной кровати, которую органы опеки «не заметили»). Условия, в общем, «не созданы». Мама, к тому же, «работает неофициально». Ну, всё, картина маслом…
Мама — в приют. Приют говорит — ребенок в больнице (ОРВИ). Мама — в больницу. Больница: дайте разрешение от опеки. Мама — в опеку по месту жительства, берет бумагу, потом опять в больницу. Нет, говорят, «не та» опека, надо ту, которая «от приюта»…
Я никогда не описываю целиком реальные истории, всегда что-то меняю, чтобы никто не догадался, о какой маме или ребенке идет речь, не называю настоящих имен. Но часто называю и буду называть настоящими именами две категории: во-первых, тех чиновников, которые забыли, для чего они существуют, и, во-вторых, тех людей, которые помогают.
Алексей Рудов — человек в «детском» интернете известный. Слава богу, что мама дошла до него, и дальше стало чуть проще. Но только чуть…
В итоге, в возбуждении уголовного дела отказано, мальчик просто привлекал к себе внимание, рассказывая про «наказания» мамы. Конечно, в этой семье не все благополучно, увы, есть с чем работать. Но при этом — неужели нет другого способа, кроме как заключать под стражу ребенка и не давать матери его видеть?
И вот, орган опеки «Печатники»: «А ребенок к маме не хочет!» Ну, хорошо, съездили в приют, поговорили с ребенком: хочет, да ещё как, плачет в телефон. Давайте, пусть мама сначала его посетит, погуляет, потом с ночевкой, потом — насовсем, если вы так боитесь… Нет, как мы можем быть уверены, что она его не побьёт?
Чёрт подери, это какой-то перевёрнутый мир. С одной стороны — мать со слезами и действительно тяжелой ситуацией, но не пьёт, бьётся, старается, сотрудничает с социальными работниками, делает все, чтобы изменить себя и ситуацию. Но — робеет. И — чиновники с лошадиными мордами — «а как мы можем быть уверены»… Да, никак! Чёрт подери, вы хоть понимаете, что такое для восьмилетнего ребенка быть без мамы четыре месяца?!
Что еще важно: требования опеки (в данном случае. «Печатников») к матери обладают двумя совершенно обалденными свойствами. Во-первых, они никогда не излагаются в письменном виде, а только устно. То есть, из скороговорки чиновника ты должен понять, что тебе собрать, понять исчерпывающе ясно, и потом, даже если ты никогда этим не занимался, быстренько сообразить, где и как эти бумажки собрать. И всё это — со слуха, и в состоянии дикого стресса.
Во-вторых, они неисчерпаемы. Всегда находится ещё какая-нибудь бумажка, которую требуется принести, чтобы «принять решение» о возврате ребенка.
А теперь — разгадка «фокуса». В законодательстве есть порядок, согласно которому можно ребенка поместить в приют. И для этого вполне достаточно синяков на попе и акта «о безнадзорном…»
В законодательстве нет никакого порядка того, как возвращать ребенка родителям, при каких обстоятельствах, какие бумаги оформлять, в какие сроки… И никакой ответственности за то, что акт «о безнадзорном…», например, оказался сфалисифицированным, за то, что кто-то соврал, и за то, что опека требовала, и требовала какие-то документы, гоняя мамашу туда, куда и Макар с телятами не совался. И, в итоге, за то, что ребенок на четыре, как минимум, месяца, стал сиротой! Никакой ответственности, вовсе никакой. Абсолютно.
Но если бы мама опустила руки и не стала бороться, если бы помощи со стороны НКО не оказалось, то её ребенок, оказался, как и малыш из первого примера, в казенном доме. А вокруг мамы началась бы возня с лишением родительских прав. Года на два три.
Получается, что система осознанно работает по принципу «ниппеля»: ребенок может только попасть туда — а обратно, уже нет. Ни к маме (нет даже норм в законе!), ни к усыновителям (маму будут годами лишать родительских прав, пока ребенок не выйдет из «популярного» возраста).
Вот об этом надо очень-очень задуматься… Ведь это не «правоприменительная практика», это реально так построено. Специально.
